Он смотрел на нее с нескрываемым удовольствием.

Она забавна и даже мила, думал он в эти минуты, и в своей запальчивости, и в своем желании польстить ему. В этой женщине определенно что-то есть. Помимо несомненного таланта. Тем временем она продолжала:

– Безусловно, любой художник должен дорожить вашим признанием. Но я – простая женщина, привыкшая полагаться только на себя, и мне трудно измениться. Трудно даже подумать, что кто-то другой будет делать часть моей работы. И, значит, этому другому я должна всецело доверять.

– Вы не доверяете мне? – Вопрос прозвучал, возможно, излишне высокомерно, но что эта «простая женщина» себе позволяет?

Она подняла руку, как бы защищаясь.

– Только глупец может не доверять владельцу таких галерей. Все дело во мне. Я простой, безыскусный человек.

Он рассмеялся так громко и непосредственно, что она в недоумении замолчала. Прежде чем она пришла в себя, он наклонился к ней со своего стула и снова взял за руку. Да что он не дает покоя ее и своим рукам! Что за манеры!

– Нет, Маргарет, – серьезно произнес он, перестав смеяться так же внезапно, как начал. – Вы совсем не простая женщина. Не уверяйте меня в этом. Вы хитрая, упрямая, незаурядная, чудесная женщина с отвратительным характером. Все, что угодно, только не простая.

– Мне лучше себя знать, – проворчала она, вырывая у него свою руку.

– О нет. Вас знают и многие другие. Те, кто умеет и хочет знать. – В голосе у него не было ни тени иронии. – Каждая ваша работа, когда окончена, кричит о своем создателе: «Она – такая! А не какая-нибудь иная!» Нужно лишь уметь слышать.

Ее поразили эти слова. Лишний раз она должна была признаться себе, что не вполне права, считая, что те, кто делает на искусстве деньги, ничего в нем не смыслят. Во всяком случае, Роган Суини, как видно, не из таких.

– И все же я несложный человек, – упрямо сказала она, – и предпочитаю таким оставаться. А теперь о другом. Если я соглашусь на ваше предложение, то поставлю свои условия.

Что ж, и все-таки она у него на крючке, он уже чувствовал это. Но понимал также, что самоуспокоенность – враг любых переговоров.

– Какие же? – спросил он с улыбкой.

– Никакой публичности, никакой рекламы, пока я сама не захочу этого. А я никогда не захочу, обещаю вам.

– Что ж, это придает нашим отношениям элемент тайны, не правда ли?

Если ему угодно так рассматривать это, то пусть. Его дело.

– И я не собираюсь появляться разодетой, как клоун, на ваших презентациях, или как они там называются.

– Надеюсь, если и появитесь, то будете одеты с присущим вам вкусом.

Это могло бы звучать как оскорбление. Впрочем, она не была уверена.

– И еще, не требуйте от меня, чтобы я была любезна с теми, с кем не хочу быть таковой!

– Буйный темперамент художника порою способствует лучшей продаже его произведений.

Опять что-то вроде насмешки? Она откинулась на стуле, скрестила руки.

– Никогда, слышите, никогда я не стану дублировать свои работы, а также делать что-то по заказу.

– Какая жалость! А мне уже хочется нарушить это условие и заказать вам семь слоников для этажерки.

У нее дрогнули губы, и затем она громко расхохоталась.

– Ладно, Роган. Вполне возможно, мы сумеем работать вместе. С чего начнем?

– Я составлю контракт. По которому Всемирная галерея в Дублине получает исключительные права на ваши работы.

Она сморщилась как от боли. Словно кто-то надумал отрезать кусок ее тела. Лучший кусок.

– Права касаются только того, что я захочу продать?

– Естественно.

Она перевела взгляд с лица Рогана на то, что виднелось за окном. Поля… И еще поля… Когда-то, очень, очень давно, они были неотъемлемой частью ее самой, как и ее искусство. Сейчас они стали просто частью пейзажа.

– Что еще? – удрученно спросила она. Он помолчал, прежде чем ответить. Какой у нее печальный вид. Словно потеряла что-то самое дорогое.

Ему захотелось ее утешить.

– Все это не изменит того, что вы делаете. Не изменит и вас как художника. Поверьте мне.

– Не знаю, – тихо ответила она. Встряхнув рыжей копной волос, она посмотрела на него. – Продолжайте. Что еще?

– Месяца через два я хочу сделать вашу выставку в Дублине. До этого мне нужно будет увидеть все ваши законченные работы и подготовить к перевозке морем. Также хочу, чтобы вы поставили меня в известность о работах, которые будут готовы в ближайшие недели. Мы определим их стоимость, а те предметы, что останутся после выставки, распределим по галереям в Дублине и другим местам. Она глубоко вздохнула.

– Согласна. Только прошу не называть мои работы предметами. Во всяком случае, в моем присутствии.

– Договорились. Вы, разумеется, получите полный список изделий, которые будут проданы. Можете, если захотите, сами выбрать то, что считаете нужным сфотографировать для нашего каталога. Или доверить это нам.

– Как и когда мне будут платить? – поинтересовалась вдруг она, не отвечая на его слова.

– Я могу заплатить вам сразу при покупке. Не дожидаясь, пока сумею продать. Потому что верю в вас.

Она не хотела показаться человеком, совсем не разбирающимся в практических делах, и потому спросила:

– А как вы будете продавать?

– Мы ставим на комиссию. И, если вещь продается, оставляем себе определенный процент с продажи.

Азартная игра, с горечью подумала она. Ставки, ажиотаж, проценты. Впрочем, в душе она была игроком. Как и ее отец.

– И сколько процентов вы берете? Заранее ожидая ее реакцию, он сказал, глядя ей прямо в лицо:

– Тридцать пять.

Она чуть не подавилась.

– Тридцать пять! Я вас правильно поняла? Да вы же настоящий грабитель с большой дороги! Разбойник! – Она снова вскочила с места, чуть не опрокинув стул. – Вы просто хищник, Роган Суини! Будьте вы трижды прокляты вместе с вашими процентами!

– Но я же несу все издержки. И, кроме того, рискую. – Он был само спокойствие. – Ваше дело – только работа.

– Только! Вы думаете, это так легко – просто сидишь на заднице и ждешь, когда снизойдет вдохновение? А потом – раз, два, и все! Ничего вы не понимаете! – Она опять заметалась по комнате – казалось, воздух вокруг нее свивается в вихри. – Повторяю вам, ничего не смейте продавать без моего согласия! Я не позволю торговать моей кровью, моим потом, моей душой! Вот! И вы получите пятнадцать процентов!

– – Я получу тридцать.

– Чума вас побери, Роган! Вы просто бандит!

Двадцать!

– Двадцать пять! – Она застыла с полуоткрытым ртом, он тоже поднялся и встал почти вплотную к ней. – Совет директоров Международной галереи в моем лице предлагает забирать у вас, мисс Маргарет Конкеннан, одну четверть вашей крови и пота. Это вас устраивает? Двадцать пять процентов.